В первой части интервью с Евгением Дзичковским речь шла в основном о российском футболе. Так, по крайней мере планировалось. Но обсуждать тенденции развития (или регресса) российского футбола в отрыве той финансовой чёрной дыры, что объективно существует, как ни пытались, не получалось. В результате вышел интересный материал, набравший немало прочтений. Жаль, что не цитирований. Во второй части интервью мы решили поговорить с Евгением о довольно-таки спокойных вещах: его карьере, службе в армии, о том, как он пришёл в журналистику, о нынешних тенденциях в ней. Вроде бы «невзрывные» темы, полные воспоминаний и приятной меланхолии.
Но, кажется, снова «что-то пошло не так»...
- Евгений, процитирую Википедию о вас: родился в 1965 году, закончил 48 школу Краснодара и Ставропольское высшее военное инженерное училище связи. Следующий абзац - с 1999 года работал в издании «Спорт-Экспресс». Как-минимум 15 лет выпадает.
- Сейчас восполним. Если честно, не знаю, кто создал про меня статью в Википедии. Не имею к этому отношения.
- Вы и не можете иметь. По правилам Википедии статья о личности не может ссылаться на информацию самой личности, написанную ей в Википедию.
- Не знал. Меня не было там, потом появился – сын прислал ссылку. Скрывать особо нечего: действительно учился в 48 школе Краснодара. В 1982 году, окончив 10-й класс, с другом и соседом по парте поехал поступать в Ставропольское военно-инженерное училище связи.
Закончил с красным дипломом в 1987 году, инженер электросвязи. Был распределён в город Балабаново Калужской области в звании лейтенанта. Через 4 года переведён в Одинцово, где сейчас и живу. Служил во второстепенном штабе — позвали в главный.
Вот, собственно, и всё. 7 лет мотался на электричках. В 1997 году получил квартиру. Дослужился до подполковника.
- Подождите, я сейчас беру интервью у высшего офицера?
- Высшие – это генералитет. А от майора до полковника - старшие офицеры. Нес боевое дежурство на центральном узле связи РВСН. (Ядерный щит РФ. – прим. ред.).
- Значит, у вас должен был быть допуск к секретам.
- Он и был. Как стал журналистом, некоторое время не ездил за границу - не мог получить загранпаспорт без подтверждения соответствующих органов. У меня был, правда, не высший, но довольно высокий допуск к секретности.
- И где же тут журналистика?
- Еще находясь на службе, прошёл конкурс в «Спорт-Экспрессе». Узнал о нем из газеты, поскольку читал её каждый день. Несколько месяцев спустя пригласили стажёром. Даже не так – не предложили, а разрешили (улыбается).
- Сколько лет вам тогда было?
- 33. Конкурс был в 98-м, год спустя стал стажёром. А с 1 сентября 1999 года - штатным корреспондентом. Мне было почти 34, когда сообщили: готовы взять в штат. Помню, ответил: «Раз так, попытаюсь уволиться из армии». А ведь только что заключил новый 5-летний контракт.
Пришёл к командиру части, генералу с жизнерадостной фамилией Чернуха. Неплохой, кстати, был мужик, хоть и «просовеченный» насквозь.
Говорю: зовут работать в «Спорт-Экспресс», не могу от такого отказаться. Хочу уволиться.
Он отвечает: «Да пожалуйста. Через тюрьму».
- В каком смысле?
- «Добровольно не отпустим, а не хочешь служить – сядешь», - вот в таком. Односторонний разрыв контракта армией не предполагался. Только в особых случаях. Подписал на 5 лет? Теперь дослуживай…
И вот тогда написал первую в жизни заметку: это был рапорт о пяти листах, над которым самому хотелось рыдать. О том, как мне нужно уйти, отпустите, ироды, дайте в жизни шанс и все такое. Взволнованный литературный опус.
- Зачем вам надо было в СМИ? Армия – жесткая дисциплина и строгая система подчинения. СМИ концептуально устроены совсем иначе.
- Важно уточнить: я выбрал не СМИ, а «Спорт-Экспресс». Это была моя религия: любил спорт, но «Спорт-Экспресс» - ещё больше. Как болельщик и читатель. Как в то время не совсем ещё бездействующий спортсмен.
- С этого места поподробнее.
- В детстве пять лет занимался плаванием. В училище у меня был первый разряд по гиревому спорту, разряд по бегу на 3 километра, правда не помню какой. Оттуда вообще выпускали хорошо подготовленных людей, пять лет мы носились по ставропольским степям, как лошади.
В училище пришёл жирненьким школьником - выпускался стройным лейтенантом с кубиками пресса, который быстро бегал и подтягивался 17-20 раз. В «дыр-дыр» обожал мяч гонять. Ночью разбуди – всегда пожалуйста. Но фанатом я был все-таки «Спорт-Экспресса». Это был космос, целый мир.
- По большому счёту, чуть ли не единственный тогда.
- Совершенно верно. Люди из Москвы каждый день привозили мне газету, я её от корки до корки вычитывал. Даже когда не давали зарплату по три месяца, на «СЭ» деньги находил всегда. Порой еды дома не было, но этой святой бумагой все равно шуршал.
Потому и не рассматривал варианты - остаться в армии или уйти в «СЭ». Как только мне сообщили, что готовы взять, для себя все решил в ту же секунду.
И сумел убедительно донести эту мысль до начальников. Поразмыслив, они сказали: «Мы, пожалуй, тебя не удержим. Служил ты неплохо, раз уж так хочешь – уволим. Да еще и подполковника присвоим, у тебя как раз через месяц срок подходит».
Я был майором, решил, что звезда не помешает, и месяц, конечно, подождал. Хотя ни на чем, кроме тщеславия, это не сказалось: до пенсии оставалось еще три года. Отдал кадровику за его доброту пузырь коньяка и спокойно, безо всякой тюрьмы, ушел.
- Дорогой был коньяк?
- На дорогой я тогда не зарабатывал. Обычный. Думаю, присвоение мне подполковника и имело скрытую цель снять с меня коньяк (смеётся). Ушёл по-человечески: люди вошли в положение и не стали чинить препятствий. Я в ответ тоже не забивал на службу, просто подписал обходной. Объяснил, что у меня нет никаких претензий, не нужны никакие компенсации: некоторые получали неплохие деньги, когда их подводили под липовое сокращение. Но важно то, что квартира уже была, получил в 97-м. Живу в ней по сей день. Без квартиры, наверное, не ушёл бы.
- Насчет квартиры. Возможно, не самый корректный, но важный вопрос. Считается, что топовый журналист должен зарабатывать огромные деньги, и ездить на Maserati. Смогли бы журналисткой заработать на квартиру? Без армии?
- Ни в это, ни в то время. Если только через пытку ипотекой. В «Спорт-Экспресс» я уходил на те же деньги, что и в армии. Жена говорила: «Ну куда ты идёшь? В армии уже чего-то добился. Тут придётся начинать с нуля, а деньги те же».
Отвечал: «Ты не понимаешь. Даже если вообще не будут платить, всё равно уйду. Меня в «Спорт-Экспресс» берут».
В общем, полный ахтунг, хоть психовоз вызывай. Что, жена, кажется, и хотела подспудно сделать.
Через несколько лет признала, что была неправа. Недооценила (смеется).
- Вы сейчас подарили заголовок.
- Я не против. Человек возражает против заголовка, когда он сказал неправду, и это лучше не закопать. Но поскольку я сказал правду – вытаскивайте, что хотите.
- Вы хотели просто попасть в «СЭ» или уже чувствовали в себе журналистский талант?
- Талант чувствовать не мог. Не имел ни малейшего представления о его во мне наличии, поскольку до «СЭ» никуда и никогда не писал.
- Любили в детстве читать?
- Вот это любил. А когда начал читать «Спорт-Экспресс», полюбил ещё больше. Но в тот момент мной двигало просто огромное желание попробовать себя. Оценку же выносили другие люди. Видимо моя работа пришлась им по вкусу, вот и всё.
Что касается зарплаты, нужно понимать: нынешняя российская журналистика вообще и спортивная в частности не способна никому дарить Maserati, если только ты не человек уровня… и принципов Владимира Соловьёва.
Вот ему почему-то журналистика парк из 6 или 8 машин и виллу на Комо подарила. При том, что Соловьев очень талантливый человек, причина, думаю, не только в этом.
А вообще зарплата в спортивной журналистике – это парабола. Начинается очень низко, первые несколько лет обычно всё плохо. Потом, если ты что-то из себя представляешь, кривая зарплаты ползет вверх. Нелинейная зависимость.
- А если не всё хорошо, кривая и к старости не начнет подниматься?
- Всё верно. На каком-то этапе нужен самоанализ — правильно ли ты выбрал род деятельности.
- Если не секрет, какая оценка у вас была в школе по русскому языку?
- Четвёрка. Но предмет, насколько помню, назывался «русский язык и литература». Для меня были страшной мукой все эти метания тургеневского Базарова и рыдания Катерины над кручей.
Могу сказать честно: «Войну и мир» так и не дочитал. Осилил половину, остальное пролистал – нужно ведь было писать сочинение. У меня никогда не было проблем с грамотностью, но не любил нудятину, сам школьный подход к литературе. Поэтому и четвёрка.
- Искали в сочинениях классиков глубинный смысл? Или не могли понять, какая нога чесалась у автора, когда он это писал, и почему написал именно так?
- Поиск смысла — полбеды. Беда в другом: нам предлагался уже найденный кем-то готовый смысл, одно-два русла, в которых мы обязаны были топтаться. Говорили: угадай скрытую мысль классика. И давали типовые варианты. Если Болконский — то непременно облака в небе Аустерлица, а не, к примеру, чулочки Наташи Ростовой. В советской системе обучения широких вилок не предусматривалось. Ну, и усидчивости не хватало: жизнь по ту сторону школьного окна мне казалась намного интересней, чем по эту.
Сейчас от детства уже довольно далек, но понимаю, что конвейерным человеком так и не стал. Если нет мотивации, импульса, становится скучно. От рутины рождаются плохие заметки. А школа всё-таки по большей части была рутиной. Дружба – да! Отношения, взросление, созревание – вот это было крайне интересно. Учебная программа, к большому сожалению, нет.
- Не могу понять: с одной стороны явная заявка на творчество и индивидуальность, с другой – армия с жесточайшим уставом. Что вас туда привело?
- Во-первых, хотел подтянуть себя в плане спорта. Во-вторых, в одном месте ярко горели детские костры. Думал, училище связи – по крайней мере, научусь чинить телевизоры. В советское время что было важно? Может, из тебя и не получится военного, но обретешь техническую специальность. Будет диплом инженера, уже не пропадёшь.
Правда, ни одного телевизора в жизни я так и не починил (смеётся)…
- А пытались?
- Пытался. В эру видеомагнитофонов. Советский телевизор нужно было дополнительно оборудовать блоком PAL/SECAM. Одно время этим болела вся страна. Пытался и я, но ничего не получилось.
Те юношеские позывы имели мало отношения к выстраиванию карьеры. Я закончил математический класс, но плохо сочетался с армейской дисциплиной, поэтому был технарём.
Нес боевое дежурство, имел в подчинении 70 гражданских и несколько солдат. Особым поэтом, тоже не был. В армии таким не место: фуражку надел – поэзию оставляешь дома.
- Когда вы уходили из «Спорт-Экспресса», дали весьма интересное интервью. Сразу вспоминается пара цитат: «Хорошей новостью теперь считается новость о хорошем», «скорость работы и актуальность темы ставится выше умения писать». На ваш взгляд, это просто некая эволюция в журналистике, или же просто в «Спорт-Экспресс» тогда пришли люди, которые не особо разбирались в журналистике?
- С тех пор, как я ушёл из «Спорт-Экспресса», ситуация ухудшилась. Не только там — вообще в стране и мире. Да, есть объективные факторы: отрасль всё больше превращается в «журналистику клика». Более востребованы оперативность, видео, новостной фактор. Менее – аналитика, лонгриды, расследования. Изменились носители: бумага умирает, на первый план выходят мобильные приложения, интернет. Но спрос на умные тексты был и останется, просто их теперь сложней продать.
А есть сугубо российский фактор. Сейчас в эту воду вступили все: журналистика перестала быть четвёртой властью и превратилась в обслугу. Даже при КПСС фельетон в «Правде» мог лишить людей должностей, решить проблему. Теперь нет. Реакция даже на острые тексты дряблая, большинство СМИ завязано на государство. Его они и обслуживают, стремясь попасть в нужную идеологическую тональноть и угадывать желания.
– А не угадывать, так придумывать.
– Да, креатив у нас двинулся в этом направлении. Если раньше пресса хотела заинтересовать читателя, то теперь пытается угодить тем, кто ее кормит. Ориентированность на источник дохода очень влияет на качество контента. Пока СМИ не начнут кормиться с читателя и только с читателя, мы будем жить в искривлённом пространстве.
Когда это изменится и кто должен изменить? Думаю, закон и чёткое его выполнение. Акционерам, скажем, запрещено вмешиваться в редакционную политику, но на деле это не выполняется.
Если The New York Times живёт с платной подписки, то все их устремления направлены на то, чтобы потрафить читателю. И рекламные деньги — тоже работа на читателя. Вопрос — на какого. Сейчас богом стал трафик, а трафик легче состричь моментами не совсем глубокими. Получаю на руки ежедневную статистику, подтверждающую тенденцию, но не могу заставить себя двигаться в этом направлении. Лучше напишу что-то футбольное, чем дам заголовок: «Шок! Радулову разорвали трусы!». Или про унижение наших девочек, которым поставили не тот гимн.
Только ведь многие журналисты, заточенные на серьёзную работу, но зарабатывающие в зависимости от кликов, вынуждены идти этой дорогой. Тема погромче, заголовок побросче. И потом мы видим: заметка собрала 100 тысяч кликов, однако большинство людей было на странице не дольше 2-х минут, то есть текст не дочитывали. Это печально, но такие заметки приносят деньги.
– Вы всё-таки инженер, а значит, должны опираться на чёткие цифры...
– Я всё-таки журналист - произвожу тексты. Инженерам главное, чтобы клики были. К сожалению, в руководстве российских СМИ всё больше таких «инженеров». Поступление информации убыстряется, большие тексты читает гораздо меньше людей. Не готов сказать, что журналистика клика – плохая, а та, которую мало читают, – хорошая. Просто с грустью наблюдаю и делаю заключение: то, что мне не близко, сейчас более востребовано.
Правда, гнаться можно не только за кликами, но и за авторитетом издания, за цитируемостью. Они тоже обсчитываются. Если смотреть на эти параметры, правда на моей стороне. Если удариться целиком в клики, нужно создавать спортивный «Лайф», который, кстати, уже есть, и выкашивать эту поляну. Мне рассказывали, что «Лайф» лет 6 назад купил объектив на 400 тысяч рублей, чтобы с Воробьёвых гор щелкать гостей на юбилее Евгения Гинера в «Лужниках». К счастью, передо мной не стоит такой выбор, я не владелец издания. Наблюдаю за процессом, пытаюсь применять на свои принципы. Получается хреново, честно говоря, часто бывают несостыковки.
– Руководство понимает, что Дзичковский не будет делать шок-видео?
– Я не подступаю к руководству с такими вопросами. Я им достался по наследству, поскольку приходил при другом владельце. Возможно, они думают сейчас, что со мной делать, но мы работаем, понимая всю сложность обстоятельств. Надеюсь, будем работать дальше. В конце концов, есть много бытовых моментов, которые нельзя взять и послать к чертям. Времена бочек и Диогенов сейчас не актуальны.
– Мы с Вами общаемся больше часа и я не могу понять одной вещи. Что для вас является более приоритетным: интересы общества в целом или же индивидуальность, возможности и права каждого конкретного индивидуума? По политическим взглядам вы скорее более правый или более левый?
– Считаю, что общество и должно существовать ради соблюдения интересов отдельной личности. А государство обязано этому способствовать. Хотел бы уйти от штампов, таких как либерал, демократ, центрист. Я за здравый смысл и логику, чем бы они ни были продиктованы.
Воровать плохо, врать плохо, кто бы это ни делал. Если уличаю во вранье соседа, я герой, а если главу государства — враг родины, так что ли? Нет. Остаюсь на тех же позициях: враньё и есть враньё, а меня называйте меня как хотите. С этой позицией не всегда легко жить, но она простая и четкая.
Один агент мне как-то предлагал за деньги «приподнять» футболиста. Я ответил: за деньги – нет, но если у него карьера пойдёт вверх, он станет интересен читателям сам по себе. Тогда и поговорю. Агент спрашивает: «Ты всегда на зелёный свет улицу переходишь?». Стараюсь, отвечаю, потому что на красный собьют. Он сказал: «Приятно было познакомиться», встал и ушел. Но ведь на красный правда сбивают!
Если гниет нога, надо резать. Тот, кто говорит, что надо резать, – он враг больному? Скорее, друг, он же его спасает от гангрены.
Вот и журналист – такая профессия, которая заставляет даже в доме повешенного говорить о верёвке, если это во благо. Важно только не ошибиться в оценке и не возомнить себя богом. И врач похожая профессия. Мнение больного, который не соображает, что может помереть, для врача ничего не значит. Он знает, что ногу надо рубить. И тогда больной будет спасён.
Смотри также:
Евгений Дзичковский: В Турции «Трабзонспор» построил электростанцию, а в наших клубах-банкротах почему-то работают и играют богатые люди
